Дмитрий Глуховский - Метро 2035

– Не важно.

– У меня такие же… Вот, на руке тут… Смотри… Появились. Что это?

– Я не знаю, Артем. Можно, я одерну? Холодно. А где сейчас он? Гомер?

– Он… На Рейхе. Пишет книгу. Учебник истории. У него еще одна книга есть. Про тебя.

– Про меня? Он… дописал?

– Да. Заканчивается, кажется, так: «Сашиного тела Гомер на Тульской так и не нашел».

– Я через вентиляционный колодец выбралась.

– И я. Тоже. Забавно?

– А про Хантера там что сказано?

– Про кого? Постой… Про кого?!

– Лежи… Лежи… Ты болеешь! Тебе нельзя!

– Эй! Вылазь! Где ты? Я от Сома!

– Все, ко мне пришли. Побудь тут. Потом.

– Ну, че ты? Не кукожься. Давай. Вот сюда. На коленки.

– Деньги сначала.

– Деньги ей! А я, может, сначала пробу снять хочу! Удостовериться! Качественно или нет! Ну!

– Ай!

– Шире! Шире давай! Во. Во-о‑о. Во-о-о‑о…

– Сейчас. Секундочку. Так неудобно.

– Это не тебе должно быть удобно, зайка. Не тебе, сучка. Не тебе, шлюшка. Не тебе, не тебе, не тебе.

– Что ты на меня уставился?

– Ничего.

– Ну и все. Ты что, не знал, кто я? Куда попал? И вообще, твой час кончился уже.

– Я… Ты тут ни при чем. Извини. Мне уйти?

– Да куда ты пойдешь… Такой. Лежи уже… Так и будешь молчать?

– Про Хантера. У Гомера там про Хантера, в этой книге его?

– Я думала, ты мне скажешь. Ты знаешь его?

– Хантера? «Знаешь»?! Он разве… Он разве живой? Ты его видела?!

– Видела. Это про него должна была книга быть, а не про меня. Гомер с ним шел. Они вместе были. А потом уже мы все.

– Когда? В каком году?

– В прошлом. Эта вся история его, которую он писал – я ему просто подвернулась под руку. Он все героя искал. Из мифов. Он смешной такой, Гомер. Я заглядывала ему через плечо, когда он в тетрадке писал. Он Хантера таким изображал… Загадочным… Как будто у него чудовище внутри. И будто бы это чудовище пытается вырваться наружу. Гомер… Он поэтом хочет быть.

– Он Гомером хочет быть. А я вот…

– Что?

– Я с ВДНХ ведь… Я это все уже рассказывал тебе, да? И почти всю жизнь там прожил. Меня отчим не отпускал никуда. А потом Хантер появился. В броне. С пулеметом. Плащ такой черный, кожаный. Голова наголо обритая. И они спорили с Сухим… С отчимом. Хантер говорил, что нет угрозы, с которой мы, люди, не справимся. Что надо бороться до последнего. Как лягушка, которая в банку с молоком упала, и лапками сучила, пока в масло не сбила молоко, и вылезла. Как сейчас перед глазами. А отчим… У него мозги размякли. Был готов сдаваться.

– Кому?

– Черным. Неважно. Кому угодно. Важно то, что я Хантера увидел… И все. Понял: вот каким я должен быть. Это не Гомера был герой… Хех. Он мой герой был. И он меня отправил… Мне дал это задание. Сам пошел наверх, чтобы уничтожить черных. А если не вернусь, сказал мне, доберись до Полиса. Возьми вот патрон… Найди Мельника. Понимаешь? Это все из-за него. То, кем я стал. Из-за него. Благодаря ему.

– Я в него тоже влюбилась. Ну мы с тобой и встретились. Два дурака.

– Сашулька! Ты где там, зараза?

– Извини. Поспи пока, может?

– Тебя не было давно.

– И я вот, поверишь, кроме тебя – ни с кем! Ждал встречи!

– Устал? Ложись, я сама все сделаю.

– Ну а ты? Это не по-человечески как-то. Я хочу, чтобы ты тоже это самое.

– Не надо. Мне и так хорошо. Правда. Мне с тобой всегда хорошо. Ты осторожный, ты ласковый.

– А ты… Вот мне с тобой знаешь, как? Не как с женой.

– Хватит болтать. Все. Мне лишних денег не нужно. Вот. Снимай давай.

– Ух. Ух ты… Что же… Ух. Я тебя… Ты моя…

– Спишь?

– Поспишь тут.

– Погоди, я сполоснусь. А то вся пахну… Пахну им. Подождешь?

– Подожду.

– В общем, я думал, что он погиб. Все это время так думал. А ты говоришь, он живой.

– Был живой. Сейчас не знаю. Я не стала его искать. Когда вылезла с Тульской… Куда угодно, только не назад. Только не туда, где можно его встретить.

– Почему?

– У Гомера не написано, что с Тульской случилось? Из-за чего ее затопило? Нет?

– Я не читал. Он просто говорил: затопило.

– Ну да. Он его все время оправдывал, Гомер. Чудовище пробудилось… И я у него в тетрадке пыталась это чудовище приручить. Кто в такое поверит?

– А как на самом деле?

– Он спился. Хантер. Беспробудно пил. Каждый день – в хлам, вдребезги. Шатался, идти не мог ровно. Жутко с ним было рядом. Просто страшно. Он же убийца. Пистолет этот у него всегда… С глушителем. Чуть что – хватается за него. В правой – пистолет, а в левой – фляга. Постоянно. Все время прикладывался. Еле связывал слова. Я его просила, чтобы он перестал. Он не мог. Вот так. Привет Гомеру.

– Он… Он тебя трогал?

– Нет. Ни разу. Как от огня просто. Может, не хотел девочку портить. А может, ему это все вообще не нужно было, женщины. А я вот, когда с ним встречалась взглядом… У меня коленки подгибались. Представляла себе иногда… Как бы он… Ну, обнял бы и так далее. Что я там могла себе представить тогда.

– А с Тульской что стало?

– Это он ее затопил. Заминировал к грунтовым водам поближе и затопил. Вместе со всеми больными и со всеми здоровыми. Чтобы предотвратить эпидемию в метро. А чтобы они не сбежали оттуда, он огнеметы выставил. Я на Тульской была. Кричала ему, что есть способ людей вылечить. Он слышал. Видел меня там. И все равно подорвал все. Нас со станции выбралось трое. Остальные захлебнулись.

– Зачем? Зачем он это сделал?

– Сказал, что должен спасти метро. Вот так вот спасти. Но я думаю, у него просто зудело. Понимаешь? Ему одного пойла не хватало.

– У Гомера было не так.

– А как?

– Там ты просишь о чуде, кажется. И потом, когда прорыв… Ты думаешь, что это дождь пошел. Что-то такое.

– О чуде!

– Меня… Мне плохо. Мутит. Помоги мне… До уборной.

– Можешь прямо тут. Я уже ко всему привыкла. Дать таз?

– Не хочу тут. Не хочу при тебе.

– Давай! Давай! Еще! Еще! Пожалуйста, еще! Ну. Ну?!

– Ты сладкая. Ты такая сладкая. Боже, какая ты сладкая.

– Не останавливайся. Еще. Еще хочу.

– Я больше… Я больше… Я…

– Нет. Нет-нет.

– Я все. Я все. Боже. Боже. Я тебя люблю.

– Не болтай ерунды.

– Нет, правда. Я тебя заберу отсюда. Сейчас вот подкоплю и заберу. Не хочу, чтобы ты тут была. Ты не подходишь для этого места. Заберу.